Бойс сделал большой глоток, почувствовал себя лучше. Окно в комнате было распахнуто, со двора доносилась отборная гэльская брань.
- Отец вернулся? - спросил он.
- Да, - мама присела на краешек его постели, - приехал раньше обычного, в дурном расположении духа, уже три часа распекает прислугу. Дела в поместьях на Равнине идут скверно, арендаторы упираются, задерживают выплаты за землю. Урожай в этом году скудный. Отец зол. Дня через два он снова уедет и будет отсутствовать с полмесяца. Пока он дома, тебе не стоит показываться ему на глаза.
- Понимаю, - Бойс без особого удовольствия выслушал очередное заковыристое ругательство, которым отец снизу награждал кого-то из слуг, - Скажи, куда мне уйти и я уйду.
- Никуда уходить не надо, - вымученно улыбнулась Элеонора, - я уже придумала, где тебя спрятать. В северном крыле много комнат - выбирай любую, она тот час же будет вычищена для тебя.
- Но северное крыло заброшено.
- Тем лучше для нас, сынок - отец туда не наведается! Мы не будем отмыкать северный холл, чтобы не вызвать подозрений. Большие двери останутся запертыми, а ты пройдешь в комнату потайным коридором. Отдыхай, выздоравливай, рисуй, только не шуми. Все нужное тебе будет приносить Харриет. Отцу я скажу, что вы с Джоном выехали в Инвернесс развеяться на недельку.
- Ладно, - Бойс передал матери пустую чашку. Он чувствовал глубокую апатию. Плевать он хотел на то, что придется прятаться от отца, ночевать в северном крыле, где больше века никто не жил (МакГреи закрыли его после того, как в тех комнатах младший брат зарезал старшего в разгаре спора за обладание хорошенькой служанкой). Даже новость, что в их родовом поместье, оказывается, есть секретный коридор, не произвела на него впечатления.
- Я хочу, чтобы мне приготовили комнату в боковой башне, окна которой выходят в сад, - сказал он, - попроси, чтобы туда перенесли картину Милле.
Бойс вылез из старинной, в форме плывущего лебедя, ванны, замотался в простыню, перебрался на широкую кровать. На каменном подоконнике его новой спальни оплывали свечи. Заметить из сада эти мерцающие огоньки было невозможно - их прятал растущий перед самым окном ветвистый вяз. Сквозь полудрему, вызванную долгим лежанием в теплой воде с парой капель лавандового масла, он услышал, как в комнату вошла Харриет.
- Спит мой мальчик? - спросила она громко.
- Нет, - пошевелился Бойс, - я жду тебя, Харриет.
Харриет, холеная и дородная, словно молочная коровушка, поставила на тумбу глиняный горшок, который принесла с собой.
- Ишь, запеленался, словно младенчик. А ну, выпутывайся! - скомандовала она.
Бойс послушно выпростал руки, освободил от простыни грудь и живот.
- Иисусе, - охнула Харриет, наклоняясь над ним. На Бойса пахнуло молоком, пудингом и ванилью, - Что с тобой стряслось, сокровище мое?
- Немного поранился.
- Немного? Не скажи! Кнут погулял по тебе вдоволь. Кто он - душегуб, что отвел на моем мальчике черную душу?
- Не твоего ума дела, Харриет. Я получил по заслугам.
- По заслугам? Ох-ох. Не говори, что покусился на женушку пастуха и схлопотал по хребту. Кажется, только вчера меняла тебе штанишки, а сегодня, смотри, как заговорил - не твоего ума дела, Харриет! Лучше бы спросил совета, чьих дочек и женушек не стоит трогать. Я бы тебя просветила: конюха, ибо ревнивец и может вилами шурануть. Деревенского трубочиста, ибо хоть тихоня и добрый пьяница, но мстителен, забьет мусором каминную трубу и не заметишь, как задохнешься...
Харриет лопотала и смазывала рубцы на теле Бойса пахучей жирной мазью из горшка. Боль постепенно унималась.
- Зря жмуришься, будто кот над сливками. Не быть тебе прежним. Шрам на лице останется на всю жизнь. Повернись на живот... Ого! И тут рубцы сохранятся. Не знаю, кто тебя бил, но был он страшно зол.
"Точно, Харриет, - подумал Бойс, сжимая зубы, - зол. Убить хотел."
Все рухнуло с уездом Милле. Джон разъярен. Поступок Бойса он воспринял, как личное оскорбление и вряд ли промолчит о нем, когда в Лондоне его попросят рассказать про поездку в Шотландию. В богемных кругах к Бойсу всегда относились с подозрением. Что будет теперь, когда он, ветрогон и весельчак, заклеймил себя печатью извращенца, отступника, поправшего этические и моральные нормы? Его возненавидят братья-художники. А сплетни, раскрасив и без того паршивую историю вовсе мерзкими красками, донесут ее гораздо выше. Для общества, где он привык вращаться, Бойс станет изгоем. И не важно, что судьи его сами не без греха. Их истории совершаются за закрытыми дверями, на своей Бойс имел глупость попасться. Отныне на имени его слой грязи. Он не сможет строить карьеру в Лондоне, это ясно, как Божий день... И нечего надеяться на благородство Милле.
- Дьявол, - проворчал в подушку Бойс. Голова разрывалась.
- Не поминай нечистого, сынок, - отозвалась Харриет, массируя ему плечи твердыми пальцами, - Не ровен час, он явится на твой зов. Вон, к муженьку моей дочери явился. Бенжи, башковитый фермер, сколотил хозяйство, но скончался безвременно. А почему? Потом что любил крепкое словцо и часто дьявола поминал. Отругал в сердцах батрака. Бешеный ирландец, не будь дурнем, схватился за нож и зарезал Бенжи. Бес, говорит, попутал.
- Твоя дочка овдовела?
- Да, сынок. Помнишь мою красавицу Элен? Осталась с двухлетним малышом на руках. Закопали Бенжи, через недельку Элен узнала, что на сносях. Вот оно, как бывает. К осени родит второго. Не поминай нечистого, не надо, сынок.
- Не буду, няня, - Бойс вспомнил Элен, русоволосую девчонку в опрятном платьице, пожалел ее. Вместе со своей младшей дочкой кухарка Харриет выкармливала Лайонела, сына МакГреев, которым служила с ранней юности. - Мне жаль Элен.